Она.

[Ellesar]

Привет, Олежек! – улыбнулась. Да так неловко. Умм… блин… вот так вот как-то.

А он был не таким. Таким-таким-таким. Обож-жала его. Хотя... ну странно же, ей богу! Как мог такой ей понравиться? Скромненький, серенький, хотя очень даже красивый. Да... он был несомненно прекрасен... Его удивительные серые глаза, узкие скулы. Даже удивительно, как раньше не замечала? Да-да... раньше... Еще тогда, во втором классе я его видела, а и ничего и не подумала бы, что Он – и есть цель ее жизнь. Самая глупая, хорошая и уже недоступная цель. Мой Олежек.

А вообще-то должен был понравится другой. Не такой молчаливый, не такой замкнутый, не такой серьезный и целеустремленный. Нуу... не то чтобы он учился хорошо, нет. Это не про Него. Да и особо то не давали ему учиться эти придурки... А вот ему приходилось много работать. Нет, не для себя. Для мамы. Она была его богом. Больная, усталая мать. Тянула и его и еще придурка брата. Тот нигде не работал, и Она его ненавидела. Мучил мать, хотя та была ей совсем чужая, но... и моего мальчика. Коз-зел... шипела Она в подушку.

А странно как-то все. Вроде такая бойкая и невозможно хулиганистая, а так странно. И вроде отличница, и кэвээншица. А как петь-то любила. Уж-жас. Любила – уже не любит. Уже.

Ну любого парня раскрутить могла. О! Этот веселый язычок, эти шаловливые ручки. Ну-ка, кто там, давайте его, счас охмурим! А с Ним – не то. Не пройдет. Он – не такой, ему – молиться, ходить рядом на цыпочках, быть его тенью, быть его счастьем...

Быть его счастьем. О да, только этого бы и желала. Нет, не то. А началось с прогулок. У него ТАКОЙ взгляд. Куда он смотрит? Зачем? А? Он молчит, я молчу. И вроде подбирала слова, сочиняла такие мысли, чтобы, чтобы... А потом как в молчаливой сцене. Все расплетается, все расползается. Нет бы обнять его, прижаться тихонько к груди. И чтобы обнял он. А руки его крепкие укрыли бы от всего города, скучного надоевшего города, от солнца, от всего. И сердечко – ек! И все... и счастье... Нет. Также идем вместе. Он молчит, я молчу. Правда, уже держимся за руки. О, эти его руки. Сильные, натруженные. Он – настоящий мужчина. Ну почему, почему он не ходит в спортзал, на мои соревнования по баскетболу, не смотрит на меня – самую задорную, самую быструю, самую красивую. Я же... нет, никогда не смотрит. И зачем эти кубки и эти бумажки. Глупость. Блин!

Как же он невозможен! Потихонечку-помаленечку делаю шажочек за шажочком. А ночью не сплю. И не ем. О боже! Я-то, сладкоежка все забыла на свете. А ночью не сплю... вот так иссохну, истоскуюсь. А утром, утром. О! эта беготня. Как же хочется, чтобы все для него. Осмотрела себя. Все отлично, лукавые карие глаза, рыжие прекрасные волосы, не худенькая, но стройненькая. А может он кого-то любит? Да-да любит. Или нет. Конечно же нет. Ну и пусть. Зато с ним та-ак хорошо. Мда, ну и дура.

А потом... раз! И как будто свет выключили и бросили гранату. Ба-бах! Коротко, по-собачьи гавкнул взрыв и все погасло, потухло... Все знаете...

А почему, почему, почему, почему??? На-на-на – месишь подушку, а ей то что, она тоже мягкотелая. Нуу… где же Ты, Господи, ну помоги же мне... нет, Ему! Чего же Ты натворил, Всемогущий??? Зачем так жесток к моему Олежику??? Ну что я Тебе сделала? Ах Ты мой бедненький...

Гражданская панихида будет... – зачем, к чему это говорят?

Вот так. А отец у Солнышка еще раньше умер... давно это было... А ведь кроме матери у него никого не было... Даже меня нет... А эта – жалко ее. Странно, ведь сколько ни была на похоронах, а жалости не испытывала. Это к родным то! А тут чужая какая-то женщина и столько жалости...

Ну как, как ему помочь, а? Как могла. А дома столько проблем. Они всегда, эти проблемы, как рок преследовали нашу семью. Вот так получалось. А Он... У-у-у-у-у... как Его люблю. Мой Единственный. Стали чуточку ближе. Ну не мог же он не видеть, как я для него старалась. Видел. Даже начал немного улыбаться. После такого удара. А может... Ну почему он смотрит иногда вдаль... Зачем он меня мучает? Ну и пусть, ну и ладно. Это я его люблю. А он... иногда обнимет и так сладко вспоминать... Вспомнить Его...

А в последний день – О-о-о-о! гуляли вместе. Бросила всех подружек – да и шли бы они все к... Мы гуляли, гуляли, гуляли... Целовались. Не так робко как прежде, нет... О-о-о-о!!! это было ТАК КЛАССНО!!! Он без сомнений меня любит. Ну конечно любит. К чему ему меня обманывать. А.. отгоняю дурные мыслишки. Маленькие противные, скребущие...

Сказала, что уезжаю назавтра – он ничего не ответил. Только улыбнулся так добро, одними глазами, как только Он один умеет. О-о-о... Боже! Отгоняю и отгоняю эту противную дату – дату, когда Он...

Да-да он уедет. Возможно. Есть маленькая, малюсенькая возможность. Шансик. Он нет, Он не уедет. Это все тетя. Сказала – заберу. Ну конечно она права, но... Но! – кричать, кричать это «но»

Где, где этот город. О боже! Это же так дале... Блин! И эта сестра! Ну зачем? Зачем ей спрашивается? Ведь есть всего ничего. Две недели до расставания. Расставания навсегда.

Как мертво и сухо звучат эти слова. Сейчас только обреченно переворачивать валуны слогов: нав – сег – да. А может да, может он купит билеты попозже? А? Ч-черт, я даже не могу позвонить. Звоню-звоню своим подругам. Але? Алеся сегодня работает. В ночь. Але? Ее нет. Але? Извините вы ошиб... Але? Нет, извините, ее нет.

Просто позвонить, чтобы они узнали. Узнали, на какое же он число взял билеты. О как глупо! Я вернусь через двадцать дней и глупо надеяться, что он возьмет билеты на позже. Но! Жалко, жалко себя. Хочется, чтобы он догадался, узнал... А ведь дату своего возвращения я узнала только сегодня. Когда купили билеты. Ну! Догадайся же сам, дурашка!

А эта встреча! Всего две недели после смерти Его матери. Он наконец-то стал прежним. Да, это чудо, это мое персональное чудо. Это я его воскресила. Какая я молодец. Да чего смеяться, это только толика. Вот если бы... если бы он попросил чего угодно. Я бы согласилась на все. На все. Даже...

Неа. Он же никогда не требует, только просит. И то не всегда. Ну до чего же Ты невозможен. А я? Я как маленькая, боюсь его подтолкнуть. Боюсь его чем-нибудь таким оскорбить. О нет! Только не это. Знаю я... А гуляли мы в тот день до десяти. Даже мама ничего не сказала. Сделала вид, что не заметила. Мама? Она? Никогда бы не. Она же педагог. Ха-ха. Уж она любит играть на нервах. Молчала. Чуд-десно! Все-все-все чудесно. А завтра. Наступило завтра, и я уже летела далеко-далеко... Вот и он также уедет, улетит. Навсегда. Да, конечно, тетя сказала, что если он там не приживется – придется вернуть его. Нет. Он уже никогда. Дура-дура-дура!

А скорее всего выйдет так: я вернусь – а его уже. Нет. И все. И пустота. И мрак и свет и все что угодно. Но зачем они будут нужны? Вообще не нужны. Только я и пустота вокруг меня. А... не надо думать ни о чем. Надо написать ему еще письмецо. Еще одно, хоть бы оно дошло. Ну-ну, вытри слезы, на которых нет уже сил. Глаза сухие. Нет слез.

«Здравствуй Олег. Это я тебе пишу. У нас» зачеркнула «У меня все хорошо» Вот. А может написать, что плохо? Без Тебя так плохо...